Автор: Катерина Мурашова, психолог 

Давно у нас не было психологических загадок и попыток разобраться в какой-нибудь истории. Давайте сегодня попробуем. Впрочем, это даже не загадка, наверное, а история семьи, как всегда. Но так случилось, что она оказалась совершенно за пределами моей компетенции, поскольку саму проблему теоретическая и практическая российская психология обозначила уже после того, как я получила образование, и многое в этом обозначении осталось для меня спорным и непонятным.

Я человек непугливый, а уж на приеме пугаюсь совсем редко — слишком много всего видела за четверть века практики. Но, как всем известно, не бывает правил без исключений.

Пришли женщина с девочкой девяти лет. Девочку зовут Маша, Мария. Симпатичная, ясно улыбающаяся во все зубы, но какая-то немножко «растрепанная», как будто слегка в стиле ретро.



Девочка поздоровалась, спросила «можно игрушки играть?», получив разрешение, бегло их осмотрела (взгляд не рассеянный, а цепкий, я на это обратила внимание). Но видно, что я сама интересую ее больше. «Какие у вас волосы! Вы их не красите, как все. Это красиво. Можно вас обнять?» Я не люблю чужих прикосновений, но ради установления контакта разрешила. Маша обняла довольно аккуратно, отошла. «Вы меня тестировать будете?» — «Нет, пока не буду».

Я пока ничего не понимала. Женщина ничего не предъявляла, как будто наблюдала. За девочкой? За мной? Мы с Машей еще поговорили. Она рассказала, что учится в третьем классе, не очень хорошо, у нее много троек и двойки даже бывают. Учиться ей трудновато, и еще иногда  она «не старается». Подружка у нее только одна, и еще мальчик во дворе, но ему всего семь лет. Живет она с мамой, папой и младшим братиком Сережей. Сейчас в кружки не ходит (налегает на учебу, дополнительно занимается с репетитором по основным предметам и еще английским), но раньше ходила в какой-то аналог «умелых рук» при школе — там лепили, рисовали, делали поделки для мам.

И что?

— Маша, — наконец вступила мать. — Ты помнишь, мы с тобой договаривались?..

— Да, — спокойно откликнулась девочка. — Давай!

Мать достала из сумки и протянула ей PSP. Девочка взяла и, на ходу включая прибор, отправилась в коридор.

Когда она вышла, женщина как будто выдохнула, а на лице ее появилось такое выражение...

Она еще ничего не сказала, а мне уже стало как-то не по себе. Почему-то пришло в голову, что девочка, несмотря на ее вполне здоровый и даже цветущий вид, чем-то смертельно больна и вскоре должна умереть. А может, смертельно больна сама мать (в это, надо сказать, верилось легче)?

— Для моего мужа брак со мной — второй. Маша — его дочь от первого брака, — сказала женщина, назвавшаяся Ритой.

Теперь выдохнула я. Хрестоматийная история: мачеха не ладит с падчерицей. Сейчас будем разбираться.

— Вы сейчас, как все, решите, что я бесчувственное чудовище и придираюсь к бедной сиротке, но мне почти все равно. Мне надо хоть иногда выговориться.

— Давайте не будем забегать вперед. Как давно Маша с вами?

— Три года.

— А ее родная мать?

— Умерла, причем совсем недавно, меньше года назад. Она долго болела, ее пытались лечить... Маша сначала оказалась у бабушки с материнской стороны, но она почти слепая. Бабушка позвонила мужу (он к тому моменту не виделся с бывшей женой и дочерью уже несколько лет, только платил алименты на карточку, они сразу плохо жили и окончательно разошлись, когда Маше был год) и сказала, что либо он дочь забирает, либо она отдает ее в детдом. Он, конечно, посоветовался со мной...

— А вы?

— Мне сразу стало ее безумно жалко. Мать ее... муж мне явно не все сказал, но я так поняла, что она под конец была совершенно асоциальна: алкоголь, наркотики, мужчины... И там же — маленький ребенок. У Маши несколько шрамов, она не рассказывает откуда. И еще... самое может быть страшное... мне сказал врач, когда мы оформляли документы... — Рита замялась.

— Что? — не выдержала я.

— Она была не девственна.

— Шестилетний ребенок?! — ужаснулась я.

Женщина кивнула.

— Мы с мужем согласно решили: конечно, надо ее брать, какой детдом, ребенок и так настрадался. Нашему Сереженьке тогда было полтора годика, я все равно сидела дома, мы подумали: очень удачно, она пойдет в первый класс, я смогу всему ее учить, все контролировать, нормальная семья, побольше любви, ласки и заботы, и она оттает, станет обычным ребенком.

— Насколько я понимаю, ничего из этого не сбылось?

— Сначала я увидела ее вот так же, как вы сейчас. Она была слегка диковата и одновременно прилипчива, но в целом — обычный ребенок. Очень, кстати, самостоятельный: одевалась, раздевалась, рвалась сходить в магазин, могла сама приготовить себе и даже мужу завтрак из того, что было в холодильнике. Категорически не любила причесываться (мы ее сразу коротко подстригли), и гигиена... с этим были серьезные проблемы, но сейчас мы их почти решили, она даже полюбила в ванной сидеть, правда, если ее не понукать, мыться там все равно не будет.

— С чем же возникли трудности?

Женщина сжала кулаки так, что побелели костяшки пальцев.

— Я боюсь, что она что-то сделает с Сережей, а я тогда убью ее! — не поднимая глаз, выпалила Рита. — И никто мне не верит!

—  Я вам верю. Вы боитесь. Но на каком основании?

— Она снаружи ведет себя как почти обычная. Я разговаривала с учительницей: дети Машу недолюбливают: она плохо учится, бывает навязчивой, не чувствует дистанции, несколько раз ее ловили на мелком воровстве. Но у нее действительно в классе есть подружка — глупая неопрятная девочка, то ли киргизка, то ли туркменка. И в целом она в школе тихая и ничем не выделяется. И в кружке так было. И в поликлинике, и в магазине. Но вот уже репетитор, который приходил к нам домой... Сейчас у нас уже третий, они не выдерживают, просто пугаются...

— Что же у вас там происходит-то?

— Истерики на любой запрет. Она воет, швыряет вещи, сама кидается на стены, может разбить себе что-то до крови. Может кинуть что-то в нас. А ведь сейчас школа, надо уроки хоть как-то делать, нельзя без этого. А ей трудно дается, да и не хочется, конечно. 

Каждый день как на каторге, в выходные только немного отпускает. Ее невозможно приласкать, вообще дотронуться, когда она этого не хочет. Но иногда она сама «виснет», особенно на отце, и тогда от нее практически невозможно избавиться — когда была поменьше, она просто цеплялась за его ноги и волочилась за ним. 

При этом какой-то извращенный, грязный интерес к человеческой сексуальности. Кукол у нее нет, она их давно порезала на куски. И сейчас иногда потрошит Сережины мягкие игрушки. Старается выбирать его любимые. 

Один психолог посоветовал мне завести какого-нибудь зверька, чтобы она о нем заботилась. Маша пришла от идеи в восторг, мы купили крысу. Пишут, что маленькие дети быстро забывают, но она о ней действительно заботилась, убирала клетку прямо фанатично, еду, воду, все дела, выпускала ее гулять. А потом однажды крыса просто исчезла. Мы все обыскали. Сережа плакал, а Маша была совершенно спокойна, даже улыбалась, когда папа в поисках застрял под диваном. Я не люблю крыс, но даже сейчас почему-то боюсь думать о судьбе той зверюшки.

Она оскорбляет и угрожает (никогда при отце). Она разбила три моих телефона и потеряла (или иным образом утратила) три своих. Она постоянно и бессмысленно врет. Она ворует вещи, еду и деньги и складывает их в укромных уголках, как животное. Я говорю: я сама дам тебе, попроси, скажи, что тебе нужно. Она меня то ли не слышит, то ли не понимает. 

Я вообще ее объект. Она стала называть меня мамой на пятый день после того, как у нас появилась. Мне тогда это очень польстило. Теперь мне кажется, что она мне за что-то злобно и изощренно мстит. Однажды я застала ее с приставленным к Сережиному горлу кухонным ножом. Сын при этом выглядел спокойным и даже заинтересованным. У меня почти остановилось сердце. Я швырнула ее об стену, заорала, а она улыбнулась и сказала: а что такого? Мы же играем!

Еще она иногда писает в кровать. Причем не ночью, а утром, когда уже проснулась. Мы ее обследовали — с медицинской точки зрения все в порядке. Я спрашиваю: почему ты не идешь в туалет?! Она отвечает: а мне не хочется из постели вылезать, там снаружи холодно. 

Муж говорит, что я к ней придираюсь, потому что она мне не родная. Но он экспедитор, часто в командировках. А я-то дома. Наши с мужем отношения из-за нее постепенно портятся. Его родители тоже сначала обвиняли меня: у меня не хватает на бедную девочку терпения, любви, желания ее понять. 

А потом они взяли внучку на две недели на отдых. Вернули ее молча, ничего никогда про этот отдых не рассказывали и теперь общаются с ней только в присутствии сына. Подозреваю, что огребли они там по полной программе.

— А вы неврологу-то ее показывали? С ее истериками...

— Ну разумеется! И не одному. Ей прописывали массаж, таблетки, электрофорез. Ничего не менялось. И когда я жаловалась, врач обычно смотрел с подозрением: ну нет таких болезней, чтобы вот тут (в школе, в кружке, в поликлинике) ребенок как ребенок, и все запреты соблюдает, и все правила, а вдруг бац — и крышу снесло, что-то у вас там... Я же мачеха! Может, я ее тайком за волосы таскаю и на колени на горох ставлю!

— Не таскаете? — серьезно спросила я.

— Не таскаю, — ответила Рита. — За редчайшим исключением. Одно я вам уже описала. Хотя хочется почти постоянно, признаюсь честно.

— А хорошие моменты бывают?

— Бывают! В том-то и дело! Иногда и поиграет хорошо с Сереженькой, и пятерку принесет, и мне говорит: ты иди, мамочка, полежи, мы тут с братиком приберемся, я сама посуду помою (и приберутся, и помоет). И тут же, буквально через полчаса... Иногда — простите, я понимаю, что это бред, ей девять лет, но уж честно так честно — иногда мне кажется, что она и это делает специально, чтобы я размякла, начала надеяться, и тогда уж потом — ударить побольнее... Я полезла, конечно, в интернет. И там почти сразу нашла 20 пунктов, из них Маше подходили 16. Называется нарушение привязанности. Американцы еще в 1980-х годах установили, а у нас совсем недавно.

— А где же они раньше были?

— Кто? Когда?

— Люди с нарушением привязанности, до 80-х?

— Не знаю. Но мне сразу чуть-чуть полегче стало: все-таки получается, что это не я сволочь, а она — больная. Но ведь моего главного-то страха — за Сережу, за нашу семью вообще — это не отменяет! Часто мне хочется просто схватить Сережу в охапку и бежать куда глаза глядят, пока не поздно. 

Стыдно признаться, но, кажется, я не убегаю только потому, что бежать мне в сущности некуда: я родом из Вышнего Волочка, моя мама умерла, а папа женился и живет в нашей квартире с молодой женой, и она еще ребенка хочет. Куда мы там с Сережей? Хотя папа единственный на свете, кто мне верит, и говорит: станет невмоготу — хватай сына и приезжай. 

В интернете мне пишут, что нужно терпение и ласка, и чтобы у нее ко мне постепенно доверие возникло, и дают ссылки на всякие статьи. Учительница в последнее время как-то странно на меня смотрит: я подозреваю, что Маша ей что-то такое про меня наговорила, и она теперь думает, не донести ли в социальные службы. 

А я себя поймала на мысли: ну, пусть бы уже донесла скорее! Они бы тогда пришли и Машу у нас забрали куда-нибудь! Муж, конечно, скорее всего, тогда от меня уйдет, ну и пускай уже — хоть какое-то решение, а не ужас без конца! Представляете, до чего я дошла! Что же мне делать?!

Я видела, что Рита мне не врет — она видит и понимает ситуацию именно так, как рассказывает. Но что же там у них происходит на самом деле?

— Могу я поговорить с отцом Маши?

— Да, конечно.

* * *

Мужик типа «буратино».

— Да Рита просто устает, сидит дома все время с детьми да на этих дурацких форумах. Напридумывала себе невесть что. Какая Машка больная! Обычная девочка, привязчивая очень, ласковая. Бывает истерит, конечно, да ведь это у всех детей так? Ума небольшого, да зачем женщине ум? Только мешает...

* * *

Я взяла тайм-аут. Стала читать про нарушение привязанности. Чем больше читала, тем меньше понимала. Теоретическая картинка не складывалась упорно, ускользала самая суть. Созревание лимбической системы, классификация нарушений привязанности... Опыта работы с такими случаями у меня нет. Что делать? 

Признаться Рите, отослать ее к тем, кто понимает (или хоть думает, что понимает, — это дает уверенность), как это устроено, работал с таким детьми?

Я попробовала — это казалось самым честным. Рита разрыдалась и опять стала говорить, что ей никто не верит и даже пожилой психиатр вместо ожидавшихся таблеток сказал: а вы не пробовали просто ее полюбить? В христианском смысле?

«Урыла бы такого психиатра!» — подумала я и опять заколебалась: а вдруг там вообще нет никакого нарушения формирования лимбической системы (или что оно там) и я просто чего-то еще не понимаю, и все можно исправить? И я отказываюсь помочь явно нуждающимся в помощи людям?

* * *

В начале хочу сказать спасибо всем, кто поделился своим мнением в дискуссии к первой части. Очень много интересного и конструктивного — некоторые вещи мне самой просто в голову не приходили. Например, я не догадалась как-то рассмотреть информацию, которую можно было бы получить от единственной подружки Маши — все-таки девочка уже несколько лет как-то строит с ней позитивные, удовлетворяющие обеих отношения. 

Кроме того, вообще не подумала о ресурсе «умелых рук», а ведь именно кружок давал девочке приблизительную возможность быть успешной и получать положительные «поглаживания» от мира (она в этом острейшим образом нуждается, а в учебе категорически не преуспевает). 

Невероятно важны мнения людей, которые сами столкнулись с проблемами усыновленных детей, успешно их преодолевают и готовы поделиться опытом. И наконец, лично для меня самым интересным было предположение Ирины о том, что данная проблема остро актуализировалась в последние два-три десятилетия оттого, что раньше от детей не требовалось никакой особой привязанности — только соблюдение правил поведения и послушание. А от родителей, в свою очередь, ожидалось более или менее доброжелательное удовлетворение базовых потребностей детей.

Но вернемся к Маше и Рите. Довольно быстро я поняла, что «отфутболить» Риту к другим специалистам мне не удастся — придется что-то придумывать самой. Никакого плана даже после попыток «почитать соответствующую литературу» у меня не было. Что казалось важным?

1. Я предположила, что до актуализации страшноватого поведения Маши Рита просто не успела сделать каких-то фатальных ошибок в ее воспитании. Следовательно, Машина агрессия направлена не на саму Риту, а на что-то (кого-то) из ее прошлого.

2. Никакой вменяемый мужик не станет всерьез говорить женщине-психологу, что «ум женщине не нужен». Следовательно, Машин отец не так уж не в курсе проблем дочери, как думает Рита. Но, совершенно не зная, что предпринять, он просто пытается спрятаться от происходящего, закрыть глаза. К тому же у них явно существуют какие-то независимые от Маши проблемы в супружеских отношениях, а «нарываясь» таким нелепым образом, он, скорее всего, неуклюже просит о помощи. Следовательно, отец — потенциальный союзник.

3. Маша склонна к самостоятельности, к самодостаточности, не выносит вторжения (даже физического, ласкового) в ее пространство, привыкла сама себя защищать, сама о себе заботиться и, скорее всего, никому не верит и воспроизводит в окружающем ее теперь мире (с Ритой и Сережей) то, что когда-то сделал мир с ней самой: манил чем-то хорошим, а потом — ужас, боль, разочарование. Теперь она не хочет разочаровываться еще раз и применяет, как ей кажется, «метод сильных».

Рите я для начала сказала следующее: если мы что-то делаем раз за разом и оно раз за разом не получается, разумно перестать это делать.

— Что мне перестать делать? — спросила Рита.

— Для начала перестать пытаться ее полюбить, и даже изображать любовь и приязнь не нужно.

— Но она же подумает...

— Мы сейчас не имеем ни малейшего реального представления о том, что она думает и чувствует — надо себе в этом честно признаться. Поэтому действуем так, как будто перед нами черный ящик: подаем что-то новое на вход и смотрим, что на выходе.

— Хорошо, — тут же согласилась Рита. — Что подать на вход?

— Маша выживала в условиях, приближенных к боевым. С тех пор она еще повзрослела. Возможно, сейчас она чувствует себя излишне опекаемой, к тому же она как будто иногда вам сама намекает: я это могу и еще это... приготовление еды, уборка, в конце концов — редкий для маленького ребенка уход за крысой...

— Не напоминайте мне о крысе... — Рита закрыла лицо руками.

— Не стоит прятаться от реальности еще и вам! — жестко сказала я, имея в виду в ближайшее время обсудить их отношения с мужем. — Вам следует предоставить ей больше самостоятельности и меньше опеки. Искусственно это не получится, поэтому просто идите на работу и скажите Маше: теперь у меня будет меньше сил и времени, я знаю, насколько ты не по возрасту компетентна в хозяйственных делах, и поэтому на тебя очень надеюсь и даже рассчитываю.

— Но как же... она будет одна приходить домой из школы?!

— Я полагаю, ей приходилось решать проблемы и посложнее!

— Но кто знает, что она сделает, находясь одна в квартире?

— Сережа в детском саду — ему ничего не угрожает. Маша угрожает только сама себе (а вам на нее в сущности наплевать), ну и еще какому-то материальному имуществу (это вы переживете). Зато у нее будет возможность себя проявить.

— Ну, она проявит...

— Вот и посмотрим.

— А куда же я пойду? Я уже и специальность свою, наверное, потеряла...

— Идите куда хотите. Ваша профориентация у нас сейчас не в первых пунктах списка.

— А если я к Сереже в садик устроюсь?

— Только не к Маше в школу!

— Кстати, а что же мне делать с ее учебой? Мы и так еле справляемся с программой и я ее с трудом за уроки усаживаю, а если я еще и работать буду, а она сама... Ее же из школы выгонят.

— Не лукавьте. Никого не выгоняют из школы в третьем классе. На то, какое образование в конце концов получит Маша, вам наплевать в превосходной степени, так как на данный момент вы ее просто боитесь. Поэтому просто примите тот факт, что она будет учиться так, как сумеет в предлагаемых обстоятельствах. 

Обстоятельства можно усовершенствовать — например, договориться с учительницей, что она будет с ней дополнительно за деньги заниматься (вместо репетиторов, которых Маша научилась пугать, как и вас) или еще что-то. Если окажется, что она все-таки не справляется с программой, пойдет в коррекционную школу — там тоже люди учатся.

— А что скажет муж? Он уже привык, что я дома и всех обслуживаю...

* * * 

— Как вы отнесетесь к тому, что Рита пойдет работать? — спросила я у отца Маши. — У нее будет меньше времени и сил на домашние дела, вам и Маше придется ей помогать. Зато она будет меньше замкнута в «домашней коробочке ужасов». А Маша, есть шанс, увидит для себя новые возможности и алгоритмы.

— Ой, да давно ей пора! — воскликнул мужчина. — Я ей сам не раз намекал: пойди ты уже куда-нибудь, отвлекись от кастрюль и уроков, отстань от Машки и прекрати Сережку облизывать! А она думает, что это я из-за денег...

— Как вы полагаете, может ли Маша реально помочь Рите в домашнем хозяйстве?

— Думаю, да. Она же еще когда с матерью жила... Мне теща-то бывшая потом порассказывала... В общем, я Ритку-то уж не стал пугать, но не дай бог такого никому, как ребенок жил. И она ведь и у бабки пыталась командовать и хозяйство вести.

— Бабушка сейчас с ней общается?

— Нет. Рита против, говорит: ей надо забыть это, как страшный сон.

— По-настоящему страшные сны помнят и не могут забыть. Бабушка к ней как?

— Да отлично, память ведь о дочери — но она слепая почти...

— Будете иногда возить ее к бабке под таким соусом: ты ей нужна, ты — память овеществленная, визит вежливости, будь с ней поласковей, мы ненадолго.

— А Ритка как же?

— Перетопчется.

— А если Машка откажется? Насильно ж не потащишь.

* * *

— Поедешь к бабушке, маме мамы? — спросила я у Маши.

— Куда, на кладбище?

— ?!

— Так бабушка же умерла.

— С чего ты взяла?

— Мама сказала. У нее только папа остался, но он далеко живет.

— Твоя собственная бабушка, мать твоей родной мамы. Ты что, ее не помнишь?

— Мама сказала, она тоже умерла.

— Нет, она жива. Так поедешь? Ты там нужна.

— Я нигде не нужна.

— А что случилось с твоей крысой?

— Я ее на куски разрезала и съела.

— Я так и думала почему-то. К бабушке поезжай, вдвоем с папой. Ты — ее прошлое и будущее.

— Это как?

— Увидишь.

* * *

Пришла Рита с печальным лицом.

— Вы знаете, стало лучше. Истерик меньше, да мы с ней и вообще редко видимся.

— А что у вас такой вид грустный?

— Получается, ей любовь совсем не нужна?

— Получается так. (Я так не думала, но побоялась, что если начну анализировать и объяснять нюансы, Рита выйдет на новый виток своих взаимодействий с «теорией привязанности» и предположительных этой самой привязанности нарушений. Пусть уж лучше пока так.)

— Она просит деньги ей давать.

— Карманные? Обязательно давайте. Раз в неделю. Иначе будет воровать.

— Нет, не карманные. Она «на хозяйство» просит, говорит, будет в магазин ходить и покупать. Хоть по моему списку, хоть просто так. Под расчет.

— Дайте, конечно, сначала с вашим списком, и посмотрите, что будет.

— А вдруг она...

— Что? Купит водки и сигарет? Ей вряд ли продадут, но если изловчится — это будет даже забавно. Потратит деньги на сладости? Ну и что? Обожрется сладостей и больше денег «на хозяйство» не получит. Сядет на поезд и уедет навсегда? Так вы только обрадуетесь...

— Ну ладно, я попробую. А что с учебой? Я не лезу, как вы сказали, она совсем скатилась, учительница предлагает на домашнее обучение...

— Отказывайтесь агрессивно и категорически, кивайте на ее тяжелое детство, на вашу неспособность с ней справиться, на что угодно. Тяните время. Пусть посылают на медико-психологическую комиссию. Маше показан школьный коллектив и не показано сидение дома с вами. Но вы сказали, что готовы ей помочь, если она к вам обратится? Попробовали нанять школьную учительницу для дополнительных занятий?

— Учительница отказалась. А как я должна ей помогать?

— Да как получится. Что-то объяснить, что-то за нее сделать.

— А это можно? Нам учительница говорила — категорически не делать за них...

— А она когда-нибудь видела такую девочку, как Маша? Которая от всего-всего отказывается? Вдруг она примет как раз решенную за нее задачу? Но — помните! — только в том случае, если сама подойдет и попросит.

* * *

— Маш, так ты в учебе не понимаешь, не можешь сделать или не стараешься?

— По-всякому.

— Если тебя в другой класс переведут, где программа полегче и народу поменьше, тебе это как?

— Мне все равно. А Сарипу можно туда перевести? Она тоже плохо учится и будет за мной скучать, да и зажрут ее без меня.

— Это я не знаю, это от родителей Сарипы зависит. Но ты можешь им посоветовать. А с домашним хозяйством у тебя как?

— Хорошо. Папе очень суп с картошкой нравится, который я варю. А Сереже — пирожки с капустой, я их в кулинарии покупаю, а потом в них сыр и колбасу пихаю, разогреваю все в микроволновке, и получается много-много начинки и она так смешно из пирожка тянется.

— А что случилось с твоей крысой?

— Не помню, это давно было.

* * *

— Екатерина Вадимовна, вы меня помните?

— Помню, Рита.

— Меня вчера вызвала классная руководительница Машиного нового класса и сказала, что я эксплуатирую труд неродной, предположительно отстающей в развитии девочки и она этого так не оставит, потому что сейчас не XIX век, и есть соответствующие службы...

— Ага. Давайте конкретнее и с ретроспективой.

— Машу перевели в коррекционный класс. Там она сразу оказалась на хорошем счету, предложила учительнице свою помощь, и она мне ее очень хвалила — дескать, хорошая спокойная девочка и даже непонятно, что она тут у нас делает. Я рассказала мужу о вашем совете, что можно что-то по школе за нее делать и — он сразу ухватился! Объяснять-то он не умеет, а вот сам решить или сказать, как тут надо, — это вполне. Она его ждет и сама к нему обращается, как вы и сказали. А когда он в командировке — сама как-то. Истерик нет практически. Дома она также фанатично, как раньше меня изводила, теперь стала меня оттеснять от всего хозяйства, от мужа и даже от Сережи. Играет с ним часами, как он хочет — хоть в монстров, хоть в супергероев, сейчас он пошел в первый класс — так она с ним уроки делает, и ему нравится!

— Откуда же взялась учительница с угрозами?

— А Маша ей вот это все, что я вам только что рассказала, пересказала с подробностями, только под другим углом. И получилось, что я взвалила на бедную маленькую падчерицу все хозяйство, а учиться у нее даже и времени нет, все котлы чистит, и еще неизвестно, не специально ли я сплавила ее в этот спецкласс, чтобы она у меня так в рабынях и осталась... Потому что вот эта учительница никакого такого отставания у ребенка не видит, а я, сволочь такая, однажды (давно уже) девочке прямо так и сказала: все, больше я к твоей учебе касательства не имею, только если сама очень попросишь. Но она стесняется конечно, бедненькая, и только иногда, когда папа не в командировке и вся фасоль с горохом уже перебрана...

* * *

— Фею ждешь или уже принца? — спросила я.

— Никого не жду.

— К бабушке-то ездите?

— Да. По дороге продукты покупаем, я там готовлю ей и полы мою. В прошлый раз занавески сняли, и я их стирать поставила, в следующий раз поглажу и папа повесит — я сама не достаю.

— Вошла в роль. Но в целом — все путем?

— В общем да.

— А зачем мать училке подставила?

— Я не подставляла! Я все как есть рассказала!

— А что же с твоей крысой случилось?

— А Сереже папа хомяка купил. Догадываетесь, кто за ним чистит?

* * *

— Где вы сейчас работаете?

— Да так в садике и... Сережа уже в школу пошел, но куда мне?

— Настало время, — сказала я Рите.

— Для чего время?

— Маша адаптирована, но дисгармонична. Вы тоже. Она вас отвергает, чтобы не множить дисгармонии одну на другую. Теперь займитесь собой, ищите себе работу по душе, попробуйте изменить к лучшему отношения с мужем, найдите хобби, развлечения для себя и всей семьи. Станьте культурным лидером.

— Я не знаю, как это.

— Пробуйте.

— У меня не получится.

— Тогда так вам и надо. Воспитание детей — это вести их за собой по охотничьей тропе жизни, пока получается. Идти впереди, понимаете? А не толкать их сзади. А потом — отойти в сторону.

— А нельзя мне уже сейчас отойти? Пусть отец ее ведет — это же его волчонок, в конце концов.

— Можно. Но тогда получается, что по сути Маша сказала учительнице правду. Это же был отчаянный призыв «золушки» к вам, неужели вы не услышали?

— Это слишком сложно для меня.

— Возможно и так. Всего вам доброго.

— Так вы что, даже не попытаетесь меня переубедить, помочь, направить? И как насчет эмоциональной поддержки?

— А помните, как вы пытались «переубедить, помочь, направить, приласкать» Машу? Во что это вылилось?

— Но я же другая!

— Докажите! Делом.

* * *

— Вас ваша семейная жизнь устраивает?

— В последнее время — да. Тихо все.

— Не скучно?

— Ну только если самую малость.

— А чего бы еще хотелось?

— Домик где-нибудь в деревне, недалеко от леса и озера — я рыбачить люблю, грибы собирать, и...

— И еще что?

— Ребенка бы еще, мальчика или девочку — все равно. Я малых люблю.

— А вы с Ритой об этом говорили?

— Да я и так ей, считай, Машку свою навязал — что я, не понимаю что ли, как ей с ней тяжело пришлось, да и сейчас... Она только-только в мир вышла, на работе у нее приятельницы какие-то завелись, а я ее с малышом обратно.

— Приходите все втроем, да и Сережу, впрочем, возьмите.

* * *

— Я очень-очень хочу брата или сестру. Мы с Сережей во всем будем маме помогать.

— А что же все-таки случилось с твоей крысой?

— Я ее на волю отнесла. На берег речки. И выпустила. Потом туда булку носила и объедки всякие.

— Почему ты это сделала?

— Сама не знаю. Я заботилась о ней, а она меня любила. И в какой-то день я просто встала, взяла ее и пошла. Как вы думаете, она там выжила?

— Не знаю. Крысы по нашим меркам живут очень мало. А сколько ты туда булку носила?

— Я и сейчас ношу.

— Тогда, возможно, там уже целая крысиная колония.

* * *

Когда я видела их в последний раз, у них в активе был практически неразработанный участок в красивом месте Карельского перешейка, тяжелая беременность Риты и входящая в подростковость Маша. Все только начиналось.

Источник