Психологический инцест в детско-родительских отношениях


Данная статья взята из книги «Сказочные истории глазами психотерапевта», написанной в соавторстве с Натальей Олифирович и вышедшей совсем недавно в издательстве «Речь», СПб. В книге на примере сказочных историй рассмотрены особенности психотерапевтической работы с различными типами личности. В качестве клинических персонажей анализируются сказочные персонажи - сестрица Аленушка (созависимость), Царевна-Лягушка (психологический инцест), Кай (нарциссическая травма), Маленький Принц (экзистенциальный кризис), Золушка (диссоциативное расстройство) и другие.

Статья печатается с сокращениями.


…психика всегда использует тело,
чтобы сообщить что-то, 

Реклама
донести какую-то информацию и,
таким образом, не допустить реализации
запретных влечений и желаний.
Джойс Макдугал. «Театры тела»



Предварительные замечания

В данной статье мы обратились к известной русской народной сказке «Царевна-лягушка» как удачной, на наш взгляд, иллюстрации последствий психологического инцеста между отцом и дочерью.

Мы рассматриваем понятие психологического инцеста в широком значении как грубое нарушение границ ребенка родителем (либо родителями), проявляющееся в принуждении, навязывании своей воли, игнорировании потребностей ребенка, ранней сексуализации и др., т.е. в разных формах психологического насилия.

В фокус нашего внимания также попадают феномены нарушения психологических границ, возникающие в аналогичных отношениях в диаде «отец – сын», также представленные в данной сказке в отношениях отца-царя и его сыновей.

Последствия психологического инцеста не так заметны и болезненны, как при физическом насилии. Кроме того, зачастую психотерапевты встречаются с отстроченными результатами таких отношений: неспособностью женщины найти подходящего партнера, страхом перед сексуальными контактами, расстройствами психического и физического здоровья и др.

Таким образом, «в фоне» остаются более «легкие» нарушения: истерические, мазохистические, депрессивные, психосоматические и др., обусловленные психологическим инцестом между отцом и дочерью.

Кратко напомним ее содержание. Царь решает женить своих сыновей и предлагает им выбрать невесту. Старшему в жены достается боярская дочь, среднему – купеческая, а младшему – лягушка. Младший брат расстроен, но лягушка оказывается и рукодельницей, и хозяйкой, и красавицей. Обнаружив эти достоинства у жены-лягушки, Иван-царевич, боясь ее потерять, сжигает лягушачью кожу. Однако это действие приводит к исчезновению жены, в результате чего главный герой вынужден освобождать ее из рук Кощея Бессмертного, отца, превратившего дочь в лягушку.

Патриархальный мир

Данная история необычна тем, что в ней нет ни одной матери. В сказке описан патриархальный мир, где существуют две отцовские фигуры – царь, отец Ивана-Царевича, и Кощей Бессмертный, отец Василисы Премудрой.

В семье, где есть отец, мать и ребенок, отношения многоаспектны, полны различных контекстов, конфликтов и ситуаций. Ребенок сталкивается с реальностью, где есть отец и мать. Отец разрушает связь матери и ребенка, тем самым, подчеркивая границы между полами (мужчины – женщины) и поколениями (дети – взрослые), а также тот факт, что ребенок не обладает сексуальностью взрослого. Однако иногда в силу определенных обстоятельств (смерть либо гипофункциональность матери) ребенок остается tet-a-tet с отцом.

Какой он – мир Отца, где нет матери?

В чем особенность ситуации, где не представлена дихотомия взаимодополняющих моментов «мужское – женское»? К характеристикам этого мира относится, прежде всего, жестко иерархизированная структура отношений. Все подчинены отцу и он принимает решения за всех.

Каждый отец – глава своего мира. В руках у авторитарного отца сконцентрировано огромное количество власти. Именно он определяет порядок, систему ценностей, традиции, вырабатывает ритуалы, устанавливает границы своей системы.

В этом мире нет места «женскому» – сочувствию, пониманию, нежности, любви. Все подчинено одному закону – слову Отца. Другой воспринимается через его функции, обеспечивающие незыблемость отцовского мира.

В этом мире нет места свободе, выбору, потребностям отдельного человека – все решает отец. В самом начале сказки царь зовет к себе сыновей и говорит им:

«– Дети мои милые, вы теперь все на возрасте, пора вам и о невестах подумать!

– За кого же нам, батюшка, посвататься?

– А вы возьмите по стреле, натяните свои тугие луки и пустите стрелы в разные стороны. Где стрела упадет — там и сватайтесь».

Отметим – у сыновей никто не спрашивает – готовы ли они к браку, хотят ли жениться, есть ли у них невеста на примете. Царь-отец сам выбирает и навязывает сыновьям и время, и способ поиска невесты.

«Вышли братья на широкий отцовский двор, натянули свои тугие луки и выстрелили.

Пустил стрелу старший брат. Упала стрела на боярский двор, и подняла ее боярская дочь.

Пустил стрелу средний брат – полетела стрела к богатому купцу во двор. Подняла ее купеческая дочь.

Пустил стрелу Иван-царевич – полетела его стрела прямо в топкое болото, и подняла ее лягушка-квакушка...»

Примечательно то, что отец игнорирует разницу в возрасте детей. Это – один из признаков дисфункциональной семейной системы. Младший сын еще не готов к браку. Поэтому процесс поиска невесты в сказке можно рассматривать в контексте сопротивления младшего сына отцовской воле.

С одной стороны, Иван-царевич не способен прямо противостоять отцу, с другой – не готов отстаивать свою позицию. Компромисс между собственным желанием и отцовским произволом воплощается в неудачном исходе: и стрела улетает в болото, и невеста – лягушка.

Однако, несмотря на очевидное сопротивление Ивана, выражающееся в выборе им неподходящего объекта для брака, отец игнорирует сложившуюся ситуацию и требует выполнения своей воли: «Бери квакушку, ничего не поделаешь!». Это – свидетельство ригидности отца и негибкости выработанных им правил.

Заключение брака означает новый этап в жизни человека – этап его психологического и социального взросления. Однако в сказке отец не признает формальной и неформальной взрослости сыновей и продолжает свои испытания.

«На другой день после свадьбы призвал царь своих сыновей и говорит:

– Ну, сынки мои дорогие, теперь вы все трое женаты. Хочется мне узнать, умеют ли ваши жены хлебы печь. Пусть они к утру испекут мне по караваю хлеба».

Обратим внимание на тот факт, что ни один мужчина, кроме отца, не имеет права голоса и не принимает решений. Это иллюстрация такого феномена патриархального мира, как жесткая иерархизированность системы отношений и отсутствие свободы для тех, кто находится внизу иерархической лестницы.

Принятие решений одним человеком неизбежно ведет к инфантилизации всех остальных: отсутствию инициативы, интереса к жизни, тотальному подчинению, и, как следствие – к депрессии.

Отец продолжает подавлять всех вокруг себя. Например, его совершенно не волнует то, что невесткам придется работать всю ночь – они должны принять правила и стать винтиками в слаженной системе, где любое отступление от правил карается или публично осуждается, а полное подчинение одобряется.

«Пришли и старшие братья, принесли свои караваи, только у них и посмотреть не на что: у боярской дочки хлеб подгорел, у купеческой — сырой да кособокий получился.

Царь сначала принял каравай у старшего царевича, взглянул на него и приказал отнести псам дворовым.

Принял у среднего, взглянул и сказал:

– Такой каравай только от большой нужды есть будешь!

Дошла очередь и до Ивана-царевича. Принял царь от него каравай и сказал:

– Вот этот хлеб только в большие праздники есть!»

Таким образом, отец характеризуется как нарциссичный и очень категоричный человек с черно-белым взглядом на мир: каравай можно либо «псам выбросить» (обесценивание), либо «на большие праздники есть» (идеализация).

Заметим, что женщине в патриархальном мире нужно быть мужественной, чтобы выжить, адаптироваться, получить одобрение «альфа-самца». Только через его принятие она может занять «хорошее место» в системе, потому что другие мужчины полностью зависимы от воли-произвола старшей мужской фигуры.

Психологический инцест в детско-родительских отношениях.jpg

Личностные характеристики ребенка патриархального отца

В семье с жестким, авторитарным, подавляющим родителем у ребенка чаще всего формируется, как мы уже отмечали выше, депрессивная характерология. Иллюстрация тому в сказке – ситуация возвращения Ивана домой к молодой жене-лягушке.

«Воротился Иван-царевич в свои палаты невесел, ниже плеч буйну голову повесил.

– Ква-ква, Иван-царевич, – говорит лягушка-квакушка, – что ты так опечалился? Или услышал от своего отца слово неласковое?

– Как мне не печалиться! – отвечает Иван-царевич. – Приказал мой батюшка, чтобы ты сама испекла к утру каравай хлеба...»

Н. Мак-Вильямс подчеркивает, что «люди в депрессивном состоянии направляют большую часть своего негативного аффекта не на другого, а на самого себя» (Н.Мак-Вильямс, с. 296). Таким образом, вся агрессии к отцу у Ивана подавляется и трансформируется в аутоагрессию. Преобладающими же защитными механизмами у депрессивных людей являются интроекция и обращение против себя (ретрофлексия).

Интроекция – примитивный защитный процесс, в результате которого «идущее извне ошибочно принимается как приходящее изнутри» (Н.Мак-Вильямс, с. 145.) Интроекция зачастую ведет к примитивной идентификации с другими и служит механизмом остановки спонтанных реакций.

Поворот, или обращение против себя (ретрофлексия) – это процесс перенаправления остановленного аффекта, относящегося к внешнему объекту, на самого себя (Мак-Вильямс, с. 170). Рассмотренные механизмы защиты чаще всего лежат в основе формирования депрессивных и психосоматических реакций.

В сказке представлены два варианта развития сценария.

Первый – депрессивный, проиллюстрированный на примере структуры личности и поведения Ивана-царевича. Его сильная зависимость от отца проявляется в следовании «токсическим» интроектам из-за страха проявления собственного Я.

Следствием такого авторитарного воспитания является инфантильность, как неспособность человека повзрослеть и обрести свободу и автономию. Матрица отношений Ивана с отцом формирует не только его поведение, но также детерминирует его способ мышления и эмоциональные процессы. Из-за тревоги и страха Иван не способен логично мыслить и все время пребывает в печали.

Второй вариант развития представлен образом Царевны-лягушки. Сказка скупо описывает жизнь Василисы в родительском доме. Нам лишь известно, что «Василиса Премудрая хитрей-мудрей отца своего, Кощея Бессмертного, уродилась, он за то разгневался на нее и приказал ей три года квакушею быть».

Здесь мы снова сталкиваемся с партиархальным миром, правила которого нарушила дочь, сознательно (или неосознанно) вступившая в конкуренцию со своим отцом. Интересно, что акцент сделан на «голове» – интеллектуальной сфере, рациональном измерении отношений. Кажется, в норме отец должен гордиться умом своей дочери.

Однако, согласно сюжету, он настолько рассержен, что изгоняет ее из дома, и не просто изгоняет, а превращает в лягушку. Что же вызывает его  аффект и приводит к такому жестокому действию? Почему он превращает свою дочь именно в лягушку?

Согласно различным славянским поверьям и мифам, лягушка когда-то была женщиной. Именно этот мотив, на наш взгляд, нашел отражение в анализируемой сказке. Лягушка зачастую вызывает страх.

Почтение, уважение и запрет на убийство лягушек у многих народов связано с преданиями, что такой поступок может привести к ужасным последствиям – болезни, смерти, мести сил природы (засухе, плохому урожаю и т.п.). Лягушке приписываются различные сверхспособности: исцелять, приносить счастье в дом, вызывать дождь, беречь урожай и т.п.

С другой стороны, лягушка вызывает отвращение, прежде всего – из-за влажной, бугристой кожи. Именно поэтому, на наш взгляд, отец, Кощей Бессмертный, превратил Василису Премудрую в лягушку. Поиск ответа на вопрос «Почему он это сделал?» наталкивает нас на предположение о сущности конфликта между отцом и дочерью.

Интересно, что «смерть Кощея находится на конце иглы, та игла – в яйце, то яйцо – в утке, та утка – в зайце, тот заяц – в кованом ларце, а тот ларец – на вершине старого дуба. А дуб тот в дремучем лесу растет». Кощей не зря прячет свою «иглу» во столько оболочек.

Похоже, именно таким образом он пытается удержаться от соблазнения своей дочери. Обычно в реальной жизни, отец, столкнувшись с пробуждением в дочери женственности, сексуальности бессознательно эмоционально дистанцируется от нее.

Однако эти действия в рассматриваемых отношениях оказываются недостаточно эффективными, и поэтому нужны дополнительные механизмы, чтобы удержаться от сближения. Таким способом в сказке является  превращение дочери в отвратительную лягушку, рационализировав это действие: «Василиса Премудрая хитрей-мудрей отца своего, Кощея Бессмертного, уродилась, он за то разгневался на нее и приказал ей три года квакушею быть».

Интересен конец цитаты: «Ну, да делать нечего, словами беды не поправишь» – осознавание не помогает, разговоры ни к чему не ведут, возбуждение остается, и превращение Василисы в отвратительную лягушку – единственный для Кощея способ держать свою «иглу» вдали от дочери.

Отвращение в отношениях, прежде всего, выполняет функцию ограничения, отворачивания, отделения субъекта от объекта. В наиболее общих случаях отвращение маркирует нарушение границ. У человека с сохраненной чувствительностью обычно при нарушении его границ возникает агрессия, которая и ведет к их восстановлению.

Гораздо сложнее ситуации, когда отвращение возникает в отношениях, где есть любовь. И здесь оно также маркирует нарушение границ, однако субъект сталкивается с двумя одновременно существующими амбивалентными чувствами – любовью и отвращением, ни одно из которых невозможно выразить в полной мере.

Любовь не позволяет проявить агрессию, за которой скрывается отвращение, а отвращение блокирует любовь. В таких ситуациях психотерапевт обычно сталкивается с застывшим чувством, которое проявляется в виде какого-либо симптома, чаще всего – психосоматического. [Немиринский]

Таким образом, столкнувшись с описанным феноменом – трансформацией прекрасной и разумной Василисы в лягушку – мы можем предположить, что данное действие было предпринято отцом с целью выстраивания границы между собой и соблазнительной-соблазняющей дочерью с целью избегания инцестуозной ситуации.

Похоже, в данной ситуации единственной возможностью держаться от дочери подальше является превращение ее в сексуально непривлекательное, отвратительное существо – лягушку. В реальной жизни, как мы уже отмечали, отец может превращать дочь в «жабу» на символическом уровне – замечать в ней только плохое и отвратительное, саркастично и унижающе общаться с ней, унижать и обесценивать.

С этим феноменом дочь зачастую сталкивается с началом взросления. Этот феномен мы назвали «подменой» отца: еще недавно теплый, любящий и чувствительный отец в отношениях с дочерью «превращается» в придирчивого, колючего, агрессивного человека.

Все это – способы удерживаться от инцеста и одновременно причинять боль своему ребенку. Очевидно, что в такой опасной ситуации невозможно «эротическое воспроизводство»: дезорганизованный своими желаниями, отнюдь не благожелательный и тем более не великодушный отец грубо отвергает свою дочь, создавая у нее ощущение (и состояние) своей ущербности, ненужности и внешней непривлекательности.

Следствием описанной ситуации является состояние дефицитарности у дочери: она продолжает нуждаться в нежности, эмоциональной привязанности отца, и не получив этого (в реальности или в символическом ментальном пространстве), так и не сможет повзрослеть и избавиться от симптома, который одновременно является и символом границ, и символом связанности.

Второй возможный вариант развития событий в сложившейся инцестуозной ситуации – это превращение «в лягушку», инициированное самой дочерью (как, например, в сказке «Ослиная шкура»).

Если отец все же нарушает границы, дочь сама может «организовать» симптом, вызывающий отвращение – кожное заболевание, лишний вес, анорексию. Тогда при помощи симптома дочь сигнализирует отцу: держись от меня подальше, иначе я: могу заразить (при экземе, псориазе), вызвать отвращение (при ожирении), скоро исчезну, совсем уйду от тебя, возможно, в другой мир (при анорексии).

Тем не менее, у ребенка присутствует тоска по отсутствующему и пренебрегающему отцу, а симптом – это способ оставаться с ним связанной, хотя и ценой нанесения ущерба самой себе.

Итак, при авторитарном, нарушающем границы, соблазняющем отце дочь может организовать защиты таким образом, чтобы спрятаться, убежать от него физически и одновременно оставаться психологически с ним связанной. Независимо от того, идет ли речь о реальном или психологическом инцесте, такая травматизация зачастую (но не всегда) ведет к формированию диссоциативной личности.

Сущностью диссоциированной, или множественной личности, является существование двух или более Я, обладающих различными характеристиками. Причиной возникновения такого расстройства служат травмы различной этиологии, но чаще всего – сексуальный абъюз, выявляемый в 97-98% случаев при постановке данного диагноза [Putnam].

Н. Мак-Вильямс пишет, что «наиболее яркой характеристикой собственного «Я» индивида с нарушением по типу множественной личности является следующее обстоятельство: оно фрагментировано на несколько отщепленных частичных собственных «Я», каждое из которых представляет некоторые функции» (Мак-Вильямс, с. 429).

Симптом как защита

В сказке мы встречаемся с тремя Я Василисы. В первой ипостаси она предстает как умная и красивая девушка. Например, показательно ее появление на пиру: «Подъехала карета к крыльцу, и вышла из нее Василиса Премудрая   – сама как солнце ясное светится. Все на нее дивятся, любуются, от удивления слова вымолвить не могут».

Появляясь в образе Василисы Премудрой, героиня отличается крайней степенью активности: печет по ночам караваи, ткет ковры, не теряет оптимизма в кризисных ситуациях. По сути, она все время находится в активном, энергичном, даже маниакальном состоянии, адаптивно действует при выполнении просьб и заданий, то есть функционирует как вполне адекватный самодостаточный человек.

В качестве Царевны-лягушки героиня в основном успокаивает своего мужа, укладывает, как ребенка, спать, провожает Ивана-царевича к отцу, убеждает в правильности тех или иных действий.

Заметим, что в качестве лягушки она и буквально, и фигурально уменьшается: снижается количество и качество выполняемых ею функций, меняется ее идентичность. Если в образе Василисы она деятельна и энергична, то в качестве лягушки она лишь просит о чем-то Ивана или пытается его успокоить и утешить.

Можно предположить, что именно  в этом ее состоянии инфантильный и незрелый муж Иван подходит ей в качестве идеального партнера, как, впрочем, и она подходит своему мужу. Таким образом, в качестве Царевны-лягушки героиня нуждается в партнере, который бы обеспечивал ей статус, кров и минимальную защищенность.

Интерес вызывает феномен перехода от Василисы Прекрасной к лягушке и обратно. Похоже, в ситуации безопасности появляется Василиса. Обычно ее муж в это время спит или отсутствует.

Однако приближение мужа героиня встречает в образе лягушки. Можно предположить, что ей сложно и страшно находиться наедине с мужчиной в образе прекрасной девушки – гораздо проще переживать этот опыт в образе лягушки, на которую никто не покушается как на женщину.

Лягушечья кожа защищает Василису от нарушений границ и излишнего внимания мужчин.

Третье Я в качестве Василисы возникает после того, как Иван сжигает лягушечью кожу. По сути, Иван-царевич совершает повторную травматизацию: сжигая кожу, он грубо вторгается в личное пространство своей жены.

Похоже, для Ивана невыносимо столкновение с тем, что его жена – красивая, свободная, смелая и энергичная женщина. Деструктивная атака на границы жены – это способ справиться со своей растерянностью, завистью и агрессией.

Иван не советуется с женой, не спрашивает, правильно ли то, что он собирается сделать – он тайно, как ребенок, «улучил минутку и побежал домой. Разыскал лягушечью кожу и спалил ее на огне».

Кожа является и символом границ, и самой границей между человеком и миром. Иван, сжигая кожу, действует как неумелый психотерапевт – пытается напрямую работать с симптомом. Однако, как известно, симптом всегда выполняет защитную функцию.

После сжигания кожи, символизирующего прямую атаку на симптом, клиент – Василиса – оказывается полностью дезорганизованной и дезадаптированной.

Она говорит мужу: «Ах, Иван-царевич, что же ты наделал! Если бы ты еще три дня подождал, я бы вечно твоею была. А теперь прощай, ищи меня за тридевять земель, за тридевять морей, в тридесятом царстве, в подсолнечном государстве, у Кощея Бессмертного. Как три пары железных сапог износишь, как три железных хлеба изгрызешь – только тогда и разыщешь меня...»

Интересно, что после этого Василиса предстает в третьей ипостаси: она «обернулась белой лебедью и улетела в окно». На наш взгляд, это превращение символизирует переход Василисы от психосоматического уровня защиты к психотическому, что согласуется с известной концепцией двухэшелонной линии обороны А. Митчерлиха. В соответствии с данной концепцией психосоматический процесс развивается в такой последовательности:

На первом этапе человек пытается справиться с конфликтом в основном при помощи психических средств на психосоциальном уровне (невротическая линия обороны):
  • с помощью обычных средств социального (межличностного) взаимодействия;
  • с помощью защитных механизмов и коппинг-стратегий;
  • путем невротических симптомов и невротического развития личности.
В том случае, когда первая (невротическая) линия обороны не срабатывает и человеку не удается справиться только лишь психическими средствами, подключается защита второго эшелона – соматизация (психосоматическая линия обороны).

Третья линия обороны, которая введена современными психоаналитиками (О. Кернберг), актуализируется тогда, когда вторая (психосоматическая линия обороны) не срабатывает или оказывается разрушенной.

Защита третьего эшелона – это психотическое симптомообразование.

Именно психотическую реакцию Василисы, на наш взгляд, в сказке символизирует «отлет» белой лебеди. Птица не «заземлена», она находится в контакте с другой реальностью, чем человек и даже лягушка.

Разрушение же второго эшелона защиты усложняет задачи терапевта: теперь ему, как и Ивану, нужно «износить три пары железных сапог», «изгрызть три железных хлеба»…

Неумелые терапевтические действия, заключающиеся в прямой атаке на симптом с целью его разрушения, зачастую и в реальной психотерапевтической ситуации ведут к психотическому срыву клиента либо к появлению другого, более серьезного симптома.

Терапия как восстановление целостного Я

Справедливо отметить, что психологический инцест не всегда ведет к столь травматическим последствиям. Детерминация любого расстройства рядом средовых и внутриличностных факторов обусловливает множество вариантов реагирования на одну и ту же ситуацию.

В терапии мы можем встретиться как с удачно «утилизированным» за счет действия зрелых защитных механизмов травматическим опытом клиентов, так и с психосоматизацией, с множественным расстройством личности и даже с псхотическими проявлениями.

У описываемого нами на основании приведенной сказки типа клиентов, обратившихся за помощью, ярче всего проявляется  психосоматический симптом: боли, телесные изменения, нарушение функций организма и т.п.

В ситуации сказки в качестве такого симптома выступает внешний вид Василисы Прекрасной, предстающей в виде лягушки. Именно симптом, выполняя сигнальную функцию, является самым ярким маркером личностного нарушения.

Однако многие терапевты игнорируют то, что симптом – это еще и маркер системного неблагополучия. Если мы акцентируем наше внимание лишь на симптоме или симптоматических проявлениях, мы пренебрегаем причинами и условиями их возникновения, а также теми функциями, которые они выполняют для данного клиента.

Возникая в определенных отношениях, симптом представляет собой превращенную, трансформированную форму контакта. Этот феномен особенно характерен для нарушенных детско-родительских отношений, где одновременно присутствуют  и любовь ребенка к взрослому, и драматическая история их отношений, полная злости, вины, обид, стыда, нуждаемости...

В такой ситуации оказалась и героиня сказки: травмированная и отвергнутая отцом, не получающая подтверждения своей эротической привлекательности и значимости, она оказывается «в болоте». Но первое, что бросается в глаза – это не переживания Василисы, не ее поведение, а именно симптом, выраженный в сказке через образ отвратительной лягушки.

В терапии на первых встречах на авансцене также обычно находится симптом клиента. Переживания, чувства не проявляются, они «застывают» в симптоме. При этом особое искусство терапевта – распознать язык симптома, понять, о чем сигнализирует симптоматическое проявление, и найти ему адекватную вербальную форму, «расшифровать» его послание, дать возможность проявится застывшим в симптоме переживаниям.

Вернемся еще раз к сказке. Первое самостоятельное действие Ивана-Царевича, инфантильное и бездумное – это быстрая атака на симптом, после чего лягушка осталась без кожи-симптома, уязвимая, открытая и повторно травмированная.

Так как симптом выполняет функцию контакта, его быстрое разрушение приводит к невозможности контакта – с терапевтом, прошлым опытом, значимым объектом... Это может привести к разрушению психосоматической защиты и к появлению защиты психотической. Ее актуализация ведет к погружению в травматические переживания в тот момент, когда у клиента еще недостаточно ресурсов для их повторного проживания и переработки.

Василиса в анализируемой сказке по факту «сбегает от мужа», возвращаясь к отцу и к прежним инцестуозным отношениям. Очевидно, что сейчас для того, чтобы «вылечить» героиню, нужно гораздо больше усилий.

Симптом, как мы уже отмечали, – это маркер нарушенных отношений со значимым объектом. За каждым симптомом всегда стоит реальный Другой и опыт неудавшихся с ним отношений. Чаще всего этот Другой – кто-то из референтного для клиента круга людей.

Работа с симптомом предполагает его включение в более широкий контекст – контекст межличностных отношений, в которых он возник. Дальнейшая проработка направлена на прояснение и трансформацию отношений с тем объектом, который участвовал в формировании симптома: «Не ты ее надел, не тебе ее и снимать было!».

В психотерапии существуют различные способы для «встречи» клиента и проработки отношений с таким значимым Другим: работа с пустым стулом, использование символических объектов-заместителей, монодрама, психодрама, расстановки в воображении…

Задачей терапевта на данном этапе является актуализация прежнего травматического опыта и придание ему нового смысла, помещение в другой контекст с опорой на принцип экологичности происходящего для клиента.

Первые попытки Ивана как психотерапевта оказались, как мы уже отмечали,  неадекватными, непрофессиональными и неэкологичными для Василисы. Таков закономерный исход в терапии, где специалист нацелен на быстрое «избавление» от симптома. Симптом возник в определенных отношениях, и его трансформация может произойти только в отношениях, например, с терапевтом или с поддерживающим близким человеком, чувствительным и понимающим.

В отношениях «терапевт-клиент» не всегда удается избежать ошибок, обусловленных «благими намерениями». Появление все большего количества техник, методик, технологий психотерапии, нацеленных на быстрый эффект и «исцеление», зачастую создает иллюзию легкости работы с симптомом у специалиста.

Очаровавшись и предприняв активно-агрессивное действие по «уничтожению» симптома, терапевт зачастую сталкивается с ухудшением состояния клиента. В такой ситуации важно осознать свои ошибки и вернуться в ту точку, с которой началась работа.

Взросление клиента в терапевтических отношениях – процесс, сопровождающийся кризисами в «точках перехода». Эти изменения зачастую базируются на парадоксе: именно принятие Другого таким, какой он есть, а не атака на его «недостатки» является условием для его изменения [Бейссер].

Иллюстрацией является поведение Ивана, которое оказалось разрушительным для его жены. Не принимая того, что есть, он пытается изменить Василису, сжигая лягушечью кожу, что приводит к печальным последствиям.

Однако осознание ошибок привело к тому, что дальнейшие поступки Ивана-царевича по спасению жены из плена Кощея оказались эффективными, хоть и не простыми. Этого следует ожидать и в «несказочной» психотерапевтической ситуации работы с симптомом.

Возникшие в сказке испытания создают условия для психологического взросления Ивана. Он совершает первый по-настоящему взрослый, мужской поступок  – идет спасать свою женщину. «Загоревал Иван-царевич. Снарядился, взял лук да стрелы, надел железные сапоги, положил в заплечный мешок три железных хлеба и пошел искать жену свою, Василису Премудрую».

Для этого ему пришлось потратить много времени и сил и прибегнуть к поддержке со стороны других. В сказке присутствуют помощники, без которых Ивану-царевичу самому было бы трудно справится с этой задачей. Помощников в терапии можно рассматривать и как символические внутренние объекты терапевта, с которыми ему необходимо встретиться, чтобы подпитаться их силой.

Наиболее интересной в этом контексте, на наш взгляд, является встреча Ивана со старцем.  Старец символизирует  внутреннюю мудрую часть Ивана, обращение к которой помогает ему освободиться от созависимых отношений со своим отцом и «вырвать из рук отца» свою жену  Василису.  

Именно внутренняя мудрость – это то, что необходимо психотерапевту для сложной и тонкой работы, как с психосоматическим симптомом, так и с последствиями сексуального абъюза. Лишь обретя способность становиться «родителем самому себе», терапевт может поддержать освобождение клиента из плена родительских травм и интроектов.

Отметим еще один аспект сказки, которая содержит образец взросления,  пример того, как мужчина становится мужчиной. В ней показан механизм нормального (непротивозависимого) способа обретения мужской идентичности: через совершение подвигов, через возможность нахождения в себе мудрого отца…

Если это не происходит, то остается два варианта – либо остаться в зависимом отношении от своего реального отца, либо продолжать борьбу с ним, что характеризует противозависимый исход. В сказке Иван избирает третий вариант – направляет всю свою энергию не на выяснение отношений с отцом, а на своего символического соперника – отца своей жены Василисы.

Эта задача не проста – авторитет отца жены огромен: «Долго он по дремучим лесам пробирался, в топях болотных вяз и пришел наконец к Кощееву дубу. Стоит тот дуб, вершиной в облака упирается, корни на сто верст в земле раскинул, ветками красное солнце закрыл».

Мощный, огромный, подавляющий отец существует не обязательно в реальности, а, скорее, на символическом уровне. Таким образом, Ивану-царевичу в сказке приходится сражаться не только и не столько с реальным внешним объектом (отцом жены), а с ее идеальным внутренним образом отца.

Психологический инцест формирует сложнопереплетенные созависимые отношения между отцом и дочерью. И здесь мужчине приходиться столкнуться с непростой задачей – выиграть конкуренцию у отца жены. Убить Кощея Бессмертного для мужчины означает убить или заместить, а в идеале превзойти, образ отца в сердце девушки. В противном случае ей грозит опасность, так и остаться «замужем» за своим отцом, а ему  – быть второстепенным мужчиной в ее жизни.

Если же мужчине удается вырвать жену из власти отца, то у него появляется реальный шанс стать для нее по-настоящему близким человеком и «полноценным» мужем. Для этого зачастую ему предстоит совершить много различных «подвигов», направленных на ее «выход» из плена прежних отношений с минимальными потерями, формирование готовности видеть других мужчин и осознанный выбор его (а иногда – и другого) в качестве подходящего партнера.

Если мужчине удается освободить женщину из отцовского плена, у нее появляется энергия и ресурсы строить с ним отношения другого, более зрелого уровня: «Иван-царевич, сумел ты меня найти, теперь я весь век твоя буду!».

Такие слова – свидетельство готовности женщины вкладываться в отношения, не сбегая в прежние деструктивные контакты, в психоз, в психосоматизацию и прочие непродуктивные способы организации своей жизни.

Для женщины анализируемая ситуация также оказывается не простой. Ей необходимо «очароваться» своим будущим мужем, его мужскими поступками (в сказке – это подвиги Ивана), а также совершить символическое предательство отца.

Только такой исход событий способствует восстановлению ее целостности, «освобождению» ее как женщины, встречу со своей женской идентичностью и открывает возможность для новых контактов и встреч с другими мужчинами.

В терапевтическом контексте это означает актуализацию мудрости терапевта, неспешное путешествие в историю психосоматического клиента, выявление «адресата» симптома, построение контакта с ним на символическом уровне с целью осознавания заблокированных в этих отношениях чувств и потребностей.  

Такая история может быть драматичной сложной и запутанной, полной боли, стыда, отвращения, любви и ненависти. Задача терапевта – осторожно и бережно провести клиента по истории его превращений, по «топким болотам», по «дремучим лесам», к большей внутренней свободе и гармонии.

Отказ от прямой атаки на симптом предполагает длительную работу с детальным анализом, как различных контекстов отношений клиента, так и его способов построения контакта. Хорошим решением для клиента будет построение нового нарратива, новой истории своей жизни, нового отношения клиента к симптому, к Другому и к самому себе как уникальному, непохожему на других человеку.

Метки: Психологическое насилие, Детско-родительские отношения, Анализ сказок,

Оцените материал:
Чтобы сообщить об ошибке, выделите текст и нажмите Ctrl+Enter

Читать по теме:

|

Читать по теме:

|
Успешная регистрация

На Ваш Email отправлена ссылка
для подтверждения регистрации!

Успешное подтверждение регистрации

Теперь необходимо авторизоваться

Авторизация
Восстановление
пароля
Восстановление
пароля
Письмо успешно отправлено на указанный вами адрес.
Регистрация
Регистрация
для специалистов
На данный момент возможность регистрации организаций не доступна. Мы запустим этот функционал в ближайшее время.
Написать сообщение
Запись на приём