Автор: Ксения Красильникова.
Ксения Красильникова столкнулась с послеродовой депрессией в 2017 году и на основе своего опыта написала книгу "Не просто устала. Как распознать и преодолеть послеродовую депрессию" в помощь другим матерям.
***
Мне казалось, что я подготовилась к рождению ребёнка настолько, насколько это было возможно. Мы с мужем ещё в начале беременности стали ходить на занятия по программе психотерапевта Карла Бриша SAFE, она помогает настраивать эмоциональную связь с ребёнком в русле теории привязанности. Профилактика послеродовой депрессии – как раз одна из целей программы. Ещё мы ходили на классические курсы для будущих мам – такие, где учат правильно дышать в родах и ухаживать за новорождённым.
Реклама
Тогда я была уверена, что быть женой и матерью – это моё. Мне казалось, именно в этом я найду своё призвание. Дети всегда меня любили, радовались мне. Помню, как-то еду на машине, а через заднее стекло автомобиля впереди смотрит маленький мальчик. Он сделал вид, что стреляет в меня из пистолета, и я ответила тем же. Так мы "перестреливались" довольно долго. Я была уверена, раз мне удаётся находить общий язык с любыми детьми, значит, я буду отличной матерью. Думаю, часть моих представлений о себе и о материнстве – из детства. Мой папа придерживался довольно традиционных взглядов. И хотя я не во всём с ним согласна, в некоторые вещи я продолжала верить из-за воспитания. Например, в то, что материнство – это безусловное счастье.
Я знала, что у некоторых женщин бывает послеродовая депрессия, но, как и многие на моём месте, надеялась на лучшее. Я не очень верила, что что-то может пойти не по плану, ведь дети – "это же так здорово". К тому же ты плохо представляешь себе, что такое психические расстройства, если до того с ними не сталкивался. Трудно предположить, что с тобой произойдёт что-то, чего ты даже не можешь представить. Это сейчас я понимаю, что с самого начала была в зоне риска, потому что в моей семье есть случаи клинической депрессии. Мама говорит, что ещё во время моей беременности заметила что-то неладное: я остро реагировала на любую неопределённость, связанную со здоровьем, на действия врачей, которые были мне непонятны. Но я была уверена, что веду себя абсолютно рационально.
Когда сын родился, всё сразу пошло совсем не так, как я надеялась. Считается, что в первые минуты мама и ребёнок должны настроиться друг на друга. Для этого младенца кладут женщине на грудь или на живот и какое-то время он так лежит. Но во время родов возникли небольшие сложности, и я потеряла сознание. Когда проснулась, его уже унесли.
Сына приносили ко мне на кормление шесть раз в день. С грудным вскармливанием тоже всё оказалось непросто – я никак не могла освоить правильный захват, ребёнок отказывался есть, плакал. Его докармливали смесью и уносили за дверь – в детское отделение. Это помещение внушало мне ужас. Родителей туда не пускали. Там было много грудничков, и они постоянно кричали. Медсёстры выходили из-за двери и оставляли их одних, не обращая внимания на крики. Я мучилась: мне казалось, эти дети зовут кого-то, им нужно, чтобы кто-то среагировал на их призывы. Но я ничем не могла им помочь, и от этого становилось только хуже.
Сотрудники роддома никак не помогали справиться с трудностями. Однажды соседка хотела задать какой-то вопрос медсестре, которая принесла ей ребёнка на кормление. Та не дослушала её и отрезала: "Хватит себя жалеть". У моего сына, когда он родился, появилась токсическая эритема – это особенность кожи новорождённых. Не проблема и не заболевание, а совершенно обычное явление. Но неонатолог, увидев у меня пакетик фисташек, сказал: "Вкусно ешь, а потом ребёнок с токсической эритемой" – как будто это я была в чём-то виновата.
Я постоянно плакала, а потом стала кричать на мужа. Это были настоящие срывы, я говорила, что нам срочно нужно домой. Очень скоро мы действительно выписались. Дома всё стало только хуже. С грудным вскармливанием по-прежнему ничего не получалось. Через популярный инстаграм-аккаунт я нашла консультантку по грудному вскармливанию. Она приехала и общалась со мной несколько часов. Ничего обидного или резкого она не сказала, но мне было так плохо, что я плакала и не могла остановиться. На прощание она сказала: "Вижу, что вам тяжело. Я приеду ещё раз, а пока пишите мне". Я действительно стала писать: задавать вопросы, рассказывать, как продвигается дело. Пару раз она ответила, а потом пропала и так и не приехала.
Посоветовавшись с подругами, которые в своё время стали давать детям смесь, я решила прекратить грудное вскармливание. Я понимала: объективно я не виновата в том, что у меня не получилось кормить грудью. Так бывает, это нормально. Но всё равно в голове вертелась мысль, что со мной что-то не так, и прогнать её бывало трудно.
Во сне сын постоянно издавал какие-то звуки: кряхтел, сопел, вздыхал. От каждого звука у меня начинало колотиться сердце, горели уши. Я думала: "Сейчас он проснётся". Из-за этого у меня началась бессонница: я лежала рядом с ребёнком, периодически проваливалась в короткую полудрёму, но сразу же вновь просыпалась в ужасе. Через две недели после родов я обнаружила, что не сплю уже несколько дней подряд. Ко мне приходила мама. Говорила: "Выспись в другой комнате, я побуду с ним". Я уходила, ложилась. Но внутри меня как будто ехал трактор. Из-за страшной тревоги я чувствовала внутреннюю дрожь, сердце колотилось, напряжение не спадало. Я лежала и не могла уснуть.
Когда я оставалась с ребёнком один на один, я испытывала ужас. Звонила мужу и просила: "Пожалуйста, вернись скорее домой". Раньше я думала, что любовь к младенцу просыпается у женщины автоматически в момент рождения ребёнка. У меня было не так. Мне было просто страшно. От стресса я почти перестала есть – съедала один мандарин в день и больше не могла себя заставить. У меня появилась навязчивая фантазия – будто бы я снова хожу с большим животом, а потом он уменьшается и исчезает. Я представляла себе это снова и снова.
Несколько недель я думала, что всё это так называемый беби-блюз. Грусть, подавленное состояние духа, которое часто встречается у женщин после рождения ребёнка. Оно похоже на послеродовую депрессию, но его симптомы выражены не так ярко и обычно проходит спустя пару недель.
Однажды ночью, когда муж и ребёнок спали, я в очередной раз очнулась от неприятной полудрёмы и стала смотреть в окно. На улице стало светлеть. Я испытывала абсолютную безысходность и вдруг подумала: "Вон ту табуретку можно вытащить на балкон". Это была очень спокойная, практическая мысль: я начала раздумывать, как удобнее спрыгнуть вниз. Тут я поняла, что моё состояние – серьёзное. Тут же позвонила маме и сестре, стала писать знакомым с просьбой посоветовать психиатра.
Специалиста нашли быстро. Он посоветовал мне какое-то время провести в психиатрической клинике. Я понимала, что, оставляя ребёнка, никак не способствую формированию надёжной привязанности. Но у меня просто не было других вариантов: если бы я осталась дома, я бы просто не смогла ничего дать сыну. Оказавшись в клинике, я снова и снова спрашивала у специалистов: "Я ведь правильно сделала, что решилась на госпитализацию?" Но я и сама знала, что сейчас могу только лежать коленями к стенке. В клинике я испытала облегчение – я вырвалась из давящей ситуации. В первый же день мне дали нейролептик, и я впервые за долгое время выспалась. Мне полегчало. Когда мне прописали антидепрессанты, я решила, что через две недели смогу вернуться домой, ведь к тому моменту медикаменты как раз начнут действовать. Я собиралась как можно скорее предпринять вторую попытку стать матерью для своего ребёнка.
Но дома я пробыла всего две недели. Мне снова стало плохо и страшно, я поняла, что не могу там находиться. Конечно, при этом я испытывала чувство вины. К счастью, в моей семье никто не относился ко мне с осуждением – соглашались, что происходящее со мной лишь симптомы депрессии. Умом я и сама это понимала. Но общество ведь требует от молодых матерей быть активными, счастливыми, идеальными. К этому так привыкаешь, что трудно принять себя в "неправильном" состоянии.
Во второй раз в больнице я провела чуть больше трёх месяцев. Постепенно мне становилось лучше. Сначала я не хотела ничего знать о ребёнке – мне достаточно было того, что он жив и здоров. Я не расспрашивала о нём, не интересовалась. Постепенно, когда ко мне стали возвращаться силы, я начала чаще о нём думать. Теперь я уже сама просила показать мне его фотографии, было интересно узнать, как он там.
Когда я стала чувствовать себя лучше, я начала ездить домой на выходные – это называлось "лечебный отпуск". Этот опыт оказался очень тяжёлым. Я брала сына на руки и начинала рыдать. Однажды я сразу же после такого эпизода отправилась обратно в больницу, не дожидаясь конца выходных. Я понимала, что для ребёнка я чужая женщина. Мне нужно было как-то начать с ним взаимодействовать, общаться, а мне казалось, что у меня не получается. Но понемногу я привыкала. Однажды я приехала, наклонилась над сыном и стала что-то ему говорить. Он рассмеялся. Я почувствовала такую радость: он реагирует на меня, ему нравится! Через некоторое время я выписалась. Но, конечно, на этом трудности не кончились.
Первые пять месяцев ребёнок провёл без меня, и мне предстояло выстраивать с ним связь. Сделать так, чтобы он принял меня, научился мне доверять. Это был долгий процесс. Сейчас Илье уже два года и четыре месяца. Ещё девять месяцев назад он плакал, когда я приходила домой. Он знал: бабушка, которая присматривала за ним, сейчас отправится домой, и он останется со мной – чужой тётей. Так случалось каждый день, и каждый день мне было тяжело видеть, как он плачет при моём появлении. Но я напоминала себе: это произошло из-за того, что у меня была депрессия. В этом никто не виноват. Можно принять все возможные меры, но даже они не спасут от психического расстройства на сто процентов. Я утешала себя: дальше у нас будет совсем другая жизнь. Теперь я была уверена: я люблю своего сына, хочу проводить с ним время. Конечно, я старалась не давить на него – для меня важно было, чтобы он начал мне доверять, а для этого нужно было быть деликатной.
Три месяца назад я поняла, что наши отношения стали совсем другими. Теперь, если ему станет страшно или тревожно, он приходит ко мне. Мы стали по-настоящему родными людьми.
Книгу обо всём этом я задумала написать ещё в клинике. Я разговаривала по телефону с подругой, и она предложила подумать, как можно извлечь что-то хорошее из моего опыта. Когда всё это происходило – на рубеже 2016-го и 2017-го, – я не смогла найти полной, понятной информации о послеродовой депрессии. Может быть, мне было бы проще, если бы я могла прочитать какую-то книгу или текст о том, что это нормально и когда-нибудь обязательно закончится. Я была бы рада советам, как помочь себе, как могут помочь близкие. Я решила, что постараюсь включить в книгу всё, чего мне не хватило тогда.
Многие люди во время депрессии сталкиваются с непониманием, обесцениванием. К счастью, со мной такого почти не случалось. Разве что один раз в клинике одна женщина сказала мне: "Некоторые годами не могут родить. Радоваться же надо". Интересно, что сама она попала в клинику из-за депрессии. Сейчас, когда я рассказала в интернете о выходе книги и объяснила, что она основана на моём опыте, появились отклики-штампы: "Моя бабушка в поле рожала, и ничего", "Нужно просто иметь правильный настрой"… Вот сегодня увидела комментарий: "Простите, но какая же чушь. Первые дни жизни малыша – это же волшебное счастье, и никакие недосыпы и усталость не могут его затмить". Ещё пишут, мол, "можно страдать", если ребёнок родился с инвалидностью. А в остальных случаях – нет.
Я готовилась ко всему этому, когда думала о выходе книги, работала с психотерапевтом. Так что пока я чувствую себя нормально. Я думаю, научить кого-то жизни невозможно. Если люди сами не хотят менять своё мнение, незачем спорить с ними в комментариях и думать о них. Но точно знаю: послеродовые психические расстройства – это серьёзно, и они были всегда. Люди умирают из-за них. Мы проделали эту работу, чтобы помочь тем, кто окажется в такой ситуации. Для меня это стало историей о том, как что-то очень тяжёлое и плохое превратилось во что-то очень хорошее.
Источник
