Глядя на их лица, Аня не замечает, как перестает дышать. Внутри так много боли, что тело каменеет. Тело как будто хочет стать прочным и надежным саркофагом для боли. Внутри все замирает, и в ответ замирает мир. Пропадают краски, запахи, звуки.
Жизнь остается только на фотографии.
От напряжения веки начинают дрожать. Взгляд Ани случайно скользит по маминой улыбке, и Аню как будто бьет током. Слезы текут не из глаз, а откуда-то из глубины, из какой-то горьковато-соленой реки, бегущей волнами по венам. Как же это было?
После работы Аня спешила домой. Сначала подменить мамину сиделку, позже сиделку отца. Вечер казался таким коротким, что в него не вмещалось что-то существенное, не помещались душевные разговоры. А если и помещались, то сворачивались в две-три фразы. Ужин. Сначала родители. Потом сама, муж и сын. Посуда. Уборка в параллель со стиркой. Душ. И спать. Устала.
Реклама
Усталость тогда служила оправданием для Ани, что откликалась на вечернюю просьбу матери или отца не сразу, а чуточку погодя, давая себе поблажку, выторговывая неизвестно у кого возможность задержаться на минуту-другую и отдохнуть. Когда сил становилось особенно мало, могла чуть прикрикнуть. Больше от отчаяния, чем от злобы.
Дни шли за днями. Они сливались друг с другом в засвеченную будничную серую массу, в которой почти не было событий, лиц, самой себя.
Когда уходили один за другим родители, Ане казалось, что ее жизнь превращается в ад.
Но настоящий ад начался позже, когда родителей не стало, сын уехал на стажировку в Америку, а муж допоздна работал. Оказалось, что ад – это не тяжелый изнуряющий уход за больным, а пустота и беспомощность.
После смерти мамы отец не прожил и года. Родители многому научили Аню, а вот как жить без них, как быть самой старшей в семье – научить не смогли. Аня растерялась. И в этой растерянности чувствовала себя беспомощной. А раз беспомощна, значит виновата. Виновата за то, что не сделала, недодала, не сумела, что была плохой дочерью, матерью и женой.
Вина, сотканная из воспоминаний, сжигала ее в пепел. Теперь Анна могла сотворить вину из чего угодно, даже из своих снов. По утрам она вставала с таким тяжелым чувством, как если бы на ее совести были тысячи преступлений.
Анна давно вынесла себе вердикт: преступница! Преступница. Преступница. Преступница. Это слово она повторяла себе сотни раз в день. Только не могла понять, какое же наказание ей полагается?
Все вокруг только сбивали и твердили "ты невиновна", "тебе не в чем себя упрекать", но она в оргазмической боли вины продолжала искать того, кто знает, чем она может искупить содеянное. Можно ли жить после смерти родителей? И как жить?
На консультации Аня шепотом выдыхала каждую фразу:
– Знаете, я так мало успевала делать для мамы и отца, а теперь их нет. Ничего не исправить. Оправдываться бесполезно. Сегодня читала Ремарка. У него есть точная фраза про то, что любовь не терпит объяснений, что ей нужны поступки. Я тварь. Бездушная тварь.
– Да, у Ремарка много точных фраз. Как-то он написал, что "жизнь не имела в виду сделать нас совершенными. Тому, кто совершенен, место в музее".
Потом… потом мы еще будем не раз говорить о Ремарке.
